Олег Верещагин - Красный вереск [За други своя!]
Полевые орудия, уныло поднявшие зачехленные хоботы стволов к небу, сгрудились в углу лагеря. Часовой в черном от воды плаще медленно месил остроносыми сапогами грязь. Его похожее на глиняную маску лицо под капюшоном было исполнено сонного равнодушия. На плоском штыке, задранном в небо, поблескивали капли.
Около колес крайнего орудия, ушедших в грязь до ступиц, застыли в чудовищно неудобных позах раздетые догола мальчишки. Они полусидели на корточках — полустояли на коленях. И, если всмотреться, становилось ясно, что поменять положение им мешают тонкие стальные тросы. Встать в рост не давал один, пропущенный в колесо и стягивавший за спинами руки пленных. А сесть или хотя бы встать на колени препятствовал другой — петлями охватывая шеи, он проходил над стволом. Садистский интерес заключался в том, кто раньше ослабеет и, упав, удавит товарища. В полной мере наслаждаться происходящим мешала погодя.
Дождь стекал по телам мальчишек, пего-синим от кровоподтеков и грязи. Но они даже и не дрожали больше, замерзшие до такой степени, когда ни холод, ни ветер уже не воспринимаются.
Богдан был почти без сознания. Приоткрытые посиневшие губы чудовищно распухли. Распухшими были и ступни мальчишки — грязь вокруг них мешалась с кровью, выступившей из-под ногтей — его били по ногам шомполами. Олег, сохранивший больше сил, нет-нет, да и вытягивался, как мог, вверх, давая Богдану на минуту-полторы встать на колени полностью. Потом трос тянулся — и Богдан совершенно безропотно приподнимался, двигаясь, как во сне
Богдан мотнул головой — даже не мотнул, перекатил ее сплеча на плечо, со свистом втягивая воздух.
— Эй, — позвал Олег, чуть повернув голову. Богдан не отозвался, Олег повторил: — Эй!
— А-а-а?.. — послышался вздох.
— Ты главное глаза не закрывай, слышишь? — обеспокоенно приказал Олег. — Ну, слышишь?! И не молчи ты, говори со мной, усек?! Говори!
Говорить Богдану не хотелось. Ему хотелось спать, потому что во сне не было тупой боли в ногах. Умом мальчишка понимал, что это желание и есть смерть, но тело почти не повиновалось. Во сне было тепло и тихо…
— Не смей спать, Богдан! — тормошил его Олег. — Шесть умножить на двадцать пять — сколько?!
— Не вяжись… — осветил Богдан. — Я малое время посплю, мне надо… а ты вяжешься, чтоб тебя…
— Так, ругайся на меня! Ну, еще!
Но Богдан еще что-то пробормотал и умолк. Олег звал, дергал трос, ругался, но Богдан больше не отзывался, и Олег понял — все. Петля начала давить шею — Богдан все дальше и дальше уходил "за край", как здесь говорили, а с ним уходил и он, Олег.
Олег взглянул в тоскливое серое небо и закрыл глаза…
…Часовой подошел к пушке, возле которой были привязаны мальчишки. Глаза обоих были закрыты, они еще дышали, но уже совсем слабо. Спустив штаны, хангар помочился в лицо младшему. Потом присел и погладил его по бедру — оно было холодное и мокрое, как у забытого на дожде трупа, но часовой все равно ощутил сильное желание…
…Каменная россыпь на склоне холма была так же мокра, как и все вокруг. И пришлось бы очень долго вглядываться, чтобы понять — многие из валунов вовсе не валуны, а лежащие совершенно неподвижно люди в плащах.
— Часовой около них один, — сказал Йерикка.
Гоймир чуть наклонил голову: с бровей и ресниц упали чистые капли:
— Дождь на руку лег. Надо живой ногой ребят вызволить. Одно жаль — отпускать нечисть!
— Ввосьмером всех не перережем, — Йерикка слизнул капли с губ. — Но ночью мы сюда вернемся…
…Часовой вгляделся. На какой-то миг ему показалась глупость — что КАМНИ НА СКЛОНЕ ДВИЖУТСЯ. Нет, конечно, даже в этой земле такого не бывает. Дождь и сбегающие с холмов ручейки смутили его.
Он дошел до конца, своей тропинки, повернулся и снова вспомнил о мальчиках возле орудия. Их скорченные фигуры синевато-белыми тенями выделялись возле. колес. Младший почти лежал в грязи. Старший, мучительно подавшись вверх, застыл, дождь барабанил по груди и запрокинутому лицу. Мельком подумав об их мясе, часовой решил все-таки попользоваться младшим, даже если тот издох.
Он уже почти дошел до пленных, когда что-то заставило его обернуться. Он вдруг почувствовал… нет, не страх. Внезапное и острое, как нож, понимание того, что уже мертв. Медленно — очень медленно и очень покорно — часовой обернулся.
Он прошел мимо своей смерти. Славянин с грязным лицом встал прямо из лужи. Сверкнули зубы — он улыбался. Страшное изогнутое лезвие ножа покрывала та же грязь.
— Молчи, — сказал Гоймир по-хангарски. И хангар вспомнил рассказы своего дряхлого прадеда, над которыми он смеялся. О давних временах, когда не было Хозяев. И о жутких славянах-саклавах, духах-буссеу, которые приходят в ночи… приходят в ночи…
— Пощади, — часовой упал на колени в грязь. Сильная рука откинула ему голову. Хангар увидел оскаленные зубы, серые глаза, пряди рыжих волос, прилипшие ко лбу.
Огненная, узкая боль пересекла горло наискосок, лишив возможности вдохнуть… и жить.
Йерикка, держа наготове камас, побежал к орудию. Когда Гоймир и еще двое ребят подоспели, Йерикка, ругаясь на двух языках, раскручивал узлы троса.
Казнь, которой подверглись попавшие в плен, поразила горцев, не отличавшихся сентиментальным добродушием. Богдан совсем застыл, дыхание его было редким и неглубоким. Олег тихо хрипел, из углов рта текла пена, которую тут же смывал дождь.
Ревок оттолкнул Иерикку, в его руке оказались ножницы из штыка и ножен от него. Двумя точными движениями Ревок перекусил трос. Гоймир перекинул через плечо Богдана. Йерикка, раня пальцы, расширил петлю на шее Олега, тот со свистом втянул воздух и надсадно закашлялся, но в себя не пришел.
Рослый и сильный, Йерикка легко поднял друга и накинул на него свой плащ, а потом уверенной охотничьей побежкой горцы покинули вражеский лагерь — так же тихо и незаметно, как и появились в нем.
* * *Когда Олег пришел в себя, над ним был низкий пещерный свод, на котором плясали тени. Рядом горел, распространяя приятное тепло, костер. Олег лежал, закутанный в два плаща — восхитительно сухих. На шее и руках плотно лежали бинты.
— Пришел в себя? — послышался, веселый голос.
Олег повернул голову, морщась от боли в шее. Рядом с ним сидел Морок. Увидев, что Олег смотрит на него, мальчишка весело сморщил нос: — На вот, попей.
"На вот" оказался густой и горячий бульон. Первые несколько глотков отплатили болью в горле, но дальше дело пошло легче. Опустошив котелок, Олег снова прилег.
Теперь он мог понять, где находится. Кроме него и Морока никого в этой небольшой пещерке не было.
— Где остальные? — спросил Олег. — Что с Богданом? Я помню, что он отрубился…
— Да ничего ему не отрубили, — возразил Морок. — Тут он, в веске обок, у верного человека. Вытянет! — Морок поправил плащ на Олеге. — И прочие не далеко. Дождь перестал-от, они и поджидают прочие четы. По ночи охота будет на тех, что над вами измывались. Йой, не повезло мне! — Морок с досадой коснулся бока.
— Я бы тоже не прочь подняться, — сказал Олег.
У входа зашуршал папоротник.
— Где тут наш обмороженный? — весело спросил Йерикка, вваливаясь в пещерку. — Все еще симулируешь? — насмешливо спросил он, но руку Олегу пожал с неуклюжей нежностью и задержал в ладонях.
— Вроде того, — ответил Олег. — Мне тут сказали, что я не должен вставать…
— Конечно, не должен, — подтвердил Йерикка. — Ты же не хочешь нам провалить все дело, споткнувшись в самый решающий момент?
Он положил под бок Олега сверток из ткани и откинул его край.
В свертке Олег увидел рукояти меча и камаса.
* * *…Чета Гоймира ушла на запад, мимо Лесного Болота, к Светлым Горам, чтобы, перевалив через них, продолжать активные боевые действия в глубоком тылу противника — на просторах долины Древесная Крепость, между реками Смеющаяся и Горный Поток. Вместе с ними на запад двигались дождевые тучи.
Олег, вскочив на большой камень, повернулся липом к долине, остающейся позади. Туман скрывал Мертвую Долину. Южнее свинцово поблескивали озерные воды Светозарного, дальше, возле цепи Дружинных Шлемов, еще тянуло дымом от сожженного лагеря врага, а за их цепью высился пик Слезной, вновь увенчанный тучами…
…- О чем задумался? — спросил Йерикка, вставая рядом. Пулемет у него висел наискось через грудь, стволом в землю.
— О людях, — вздохнул Олег. — Йерикка, ты у же ботаник, скажи мне, отморозку с Земли: куда уходит все то, что мы делаем?
— О труды, что ушли, их плоды, что ушли,
Головы и рук наших труд… — понимающе прочел Йерикка. — Что же… Большое складывается из малого. И если оно ОЧЕНЬ большое, малости просто стараются и превращаются в общий фон.
— Ты о Круге? — тихо спросил Олег. И вздохнул, а Йерикка молча кивнул. Только вчера Олег узнал, что младший из тех, с кем он когда-то в башне обсуждал охоту на снежищ, погиб двое суток назад в бою у Темной Горы. — Но его-то мы не забудем!
![Олег Верещагин - Красный вереск [За други своя!]](/uploads/posts/books/102443/102443.jpg)
